Небо, девушка, еда. Слава Сэ.

И снова — Слава Сэ! 🙂 По-моему — гениально!
                                                

Небо, девушка, еда

Принцессамимоего детства были проводницы. Мне было девять лет, иногда двенадцать, этогорячий возраст. Жизнь кипела с интенсивностью три проводницы в час. Поезд Рига– Адлер так и остался символом непорочности, спасибо их колготкам в сетку. Вмечтах я успевал жениться на всей бригаде. Всё было так правдоподобно, что снекоторыми пришлось развестись из-за их дурного характера.
Прекрасней только стюардессы. С ними я даже разговаривать не мог. Но смог быпогибнуть на их груди, прикрывая собой от пуль. Такая форма отношений казаласьдопустимой. Я даже репетировал прощальную улыбку. Увы, нас никто не захватил имы с мамой просто ели курицу. Выглядел я тогда куда напряжённей, чем этотмальчик на картине. 

twa-the-good-old-times

Чтобы не смущать таких как я, латыши выгнали из авиации милых Золушек. Теперь уних летают злые мачехи, предварительно приплюснутые бульдозером. Спасибо им иКате Дмитриевой, объяснившей что кивать и слушать – тоже разговор. Я научилсялетать и общаться без гипноза.

Возвращался из Москвы. Стюардесса влюбилась в стюарда. Судя по глазам ипричёскам, они наслаждались работой в служебном туалете. Теперь он дразнит её, флиртуетс кем попало. Поднимает девичий чемодан, говорит:
– У вас там муж, судя по весу.
Хозяйка отвечает
— Ха, это ещё не тяжёлый.
— Не хотел бы я встретиться с вашим тяжёлым мужем… –
У него приятный акцент и узкая кость. Если пассажирка совсем симпатичная,стюардесса первая хватает багаж. Ей плевать сколько весит муж, только бы стюардне влюбился в кого не надо. Она бы хотела приковать его к шасси. Лучше пустьзамёрзнет, чем пялится. Несмотря на опасные их игры, настроение у самолётахорошее. Аэрофобы поправляют свои памперсы, мило улыбаясь друг другу.

Тележку с закуской влюблённые катят вдвоём. Я разглядываю пуговицы на свитере,чтобы не смотреть в глаза. Но она пристаёт, рекламирует какой-то бифштекс. Мойжелудок, меж тем, несётся в алюминиевой бочке в десяти километрах над городомЖижица и яснее чувствует пустоту внизу, чем внутри. В Жижице озеро и музейкомпозитора Мусоргского, погибшего от пьянства и непонимания. На скорости 270метров в секунду мы с желудком думаем только о Мусоргском. Но она стюардесса,разве можно с нею спорить. Ткнул в меню, попал в паннини с курицей и сыром.Десять евро. Юноша клянётся погреть и принести очень быстро. Девушка взглядомподтверждает, какой он надёжный мужчина. Она на себе проверила, только что, зазанавеской.

Как я и хотел, они обо мне забыли. Тут же. Побежали в туалет целоваться. И вотсамолёт поужинал, люди читают газеты. Я один взволнованно жду свидания скалориями. Спрашивать про здоровье курицы неудобно. Вдруг она ещё холодная вся.И я как истеричка – где моя еда, ушлёпки!

Чтобы отвлечься, стал писать рассказ. В нём ни слова о еде, а только про любовьи зрелые отношения. Дарья подарила мне халат. Чистая шерсть. Хорошо согревает,видимо. Проверить невозможно. В тёплой квартире он генерирует, в основном, электричество.В промышленных масштабах. Между мной и чем угодно, спасибо халату, скачуткрасивые голубые молнии. Отношения с холодильником неприятно обострились.Протянешь руку – Трах! – и аппетит прощается с нами. Из всех диетэлектрошоковая самая злая. Ничего не лечит, но запоминается надолго.
Я стал носить в кармане ножницы, как маньяк. Если ткнуть их в бок холодильнику,разряд трещит, а на мне только волосы вздымаются — и опадают. Застав ночью накухне человека с ножницами и волосами дыбом, можно избавиться от обжорства иобрести какую-нибудь занятную фобию. Даже жаль, что я не взял халат в дорогу.Кое-кому тут не помешали бы триста киловольт для памяти.

Вдруг просыпается дядя лётчик. Он говорит что за окном мороз, погода дрянь,летайте нашей авиакомпанией, где можно заплатить и не поесть. Всем счастья,сядьте ровно, иначе будете у патологоанатома выглядеть как абстракционизм.
Только подумал, «ну и ладно, подавитесь» — прибегает взъерошенный стюард.Интересуется у переднего соседа, не заказывал ли он паннини. Потом у заднего. Аменя будто нет. Словно я пустое место, не способное понять итальянскуюкулинарию. Оба соседа струсили жрать чужое. Я тоже молчу. Вдруг он потребуетдоказательств, что тогда?
Ничего не вызнав, он тащит из кладовки стюардессу. Жёстко щиплет за зад.Дескать, вспоминай, чей пирожок. Мы с ней встретились глазами и я никогдабольше не осужу тех, кто на ходу выпрыгивает из самолётов.
Неотвратимый как топор, он приносит заказ. Тут в салоне гасят свет, аэропланпикирует в тучи. Пассажиры выпрямляются, начинают думать о хорошем. Я говорюспасибо, мне у вас всё так понравилось, но сейчас хочется пристегнуться,прочесть «отче наш», и никогда впредь не доверять мужчинам, переодетыми встюардессу. А он отвечает, — я разрешаю не пристёгиваться! Никто вас не осудит,не посмотрит косо, можете кушать в любой позе. У вас полно времени, приятногоаппетита.
Чтобы не выглядеть капризным, я разворачиваю целлофан и жру. В темноте. Один, схрустом и чавканьем. Все сидят с возвышенными лицами. И только мне разрешенопредстать на опознании однородной массой из сантехника, курицы и сыра. Впервыеменя раздражали такие качества еды как горячо и много.
Конечно, я успел. У нас в полку ефрейтор Заливанский глотал банку сгущёнки иотрыгивал пустой. Кое-чему я у него научился.
Прощались будто родные. Почти обнялись. Ничто так не сближает, как холестерин.

Ну и вот. В понедельник Даша сразу бросила и курить, и есть. У неё великийпост. Внешне она стюардесса. Характер тоже прекрасный, но без табака исливочного масла, боюсь, осатанеет. На всякий случай, я спрятал ножницы идобавил ей в капусту сливочного масла. В семье уже есть одна мегера и делитьэту приятную роль я ни с кем не собираюсь.

 (Источник — http://pesen-net.livejournal.com  , Слава Сэ).