И снова — Слава Сэ! 🙂 По-моему — гениально!
Небо, девушка, еда
Принцессамимоего детства были проводницы. Мне было девять лет, иногда двенадцать, этогорячий возраст. Жизнь кипела с интенсивностью три проводницы в час. Поезд Рига– Адлер так и остался символом непорочности, спасибо их колготкам в сетку. Вмечтах я успевал жениться на всей бригаде. Всё было так правдоподобно, что снекоторыми пришлось развестись из-за их дурного характера.
Прекрасней только стюардессы. С ними я даже разговаривать не мог. Но смог быпогибнуть на их груди, прикрывая собой от пуль. Такая форма отношений казаласьдопустимой. Я даже репетировал прощальную улыбку. Увы, нас никто не захватил имы с мамой просто ели курицу. Выглядел я тогда куда напряжённей, чем этотмальчик на картине.
Чтобы не смущать таких как я, латыши выгнали из авиации милых Золушек. Теперь уних летают злые мачехи, предварительно приплюснутые бульдозером. Спасибо им иКате Дмитриевой, объяснившей что кивать и слушать – тоже разговор. Я научилсялетать и общаться без гипноза.
Возвращался из Москвы. Стюардесса влюбилась в стюарда. Судя по глазам ипричёскам, они наслаждались работой в служебном туалете. Теперь он дразнит её, флиртуетс кем попало. Поднимает девичий чемодан, говорит:
– У вас там муж, судя по весу.
Хозяйка отвечает
— Ха, это ещё не тяжёлый.
— Не хотел бы я встретиться с вашим тяжёлым мужем… –
У него приятный акцент и узкая кость. Если пассажирка совсем симпатичная,стюардесса первая хватает багаж. Ей плевать сколько весит муж, только бы стюардне влюбился в кого не надо. Она бы хотела приковать его к шасси. Лучше пустьзамёрзнет, чем пялится. Несмотря на опасные их игры, настроение у самолётахорошее. Аэрофобы поправляют свои памперсы, мило улыбаясь друг другу.
Тележку с закуской влюблённые катят вдвоём. Я разглядываю пуговицы на свитере,чтобы не смотреть в глаза. Но она пристаёт, рекламирует какой-то бифштекс. Мойжелудок, меж тем, несётся в алюминиевой бочке в десяти километрах над городомЖижица и яснее чувствует пустоту внизу, чем внутри. В Жижице озеро и музейкомпозитора Мусоргского, погибшего от пьянства и непонимания. На скорости 270метров в секунду мы с желудком думаем только о Мусоргском. Но она стюардесса,разве можно с нею спорить. Ткнул в меню, попал в паннини с курицей и сыром.Десять евро. Юноша клянётся погреть и принести очень быстро. Девушка взглядомподтверждает, какой он надёжный мужчина. Она на себе проверила, только что, зазанавеской.
Как я и хотел, они обо мне забыли. Тут же. Побежали в туалет целоваться. И вотсамолёт поужинал, люди читают газеты. Я один взволнованно жду свидания скалориями. Спрашивать про здоровье курицы неудобно. Вдруг она ещё холодная вся.И я как истеричка – где моя еда, ушлёпки!
Чтобы отвлечься, стал писать рассказ. В нём ни слова о еде, а только про любовьи зрелые отношения. Дарья подарила мне халат. Чистая шерсть. Хорошо согревает,видимо. Проверить невозможно. В тёплой квартире он генерирует, в основном, электричество.В промышленных масштабах. Между мной и чем угодно, спасибо халату, скачуткрасивые голубые молнии. Отношения с холодильником неприятно обострились.Протянешь руку – Трах! – и аппетит прощается с нами. Из всех диетэлектрошоковая самая злая. Ничего не лечит, но запоминается надолго.
Я стал носить в кармане ножницы, как маньяк. Если ткнуть их в бок холодильнику,разряд трещит, а на мне только волосы вздымаются — и опадают. Застав ночью накухне человека с ножницами и волосами дыбом, можно избавиться от обжорства иобрести какую-нибудь занятную фобию. Даже жаль, что я не взял халат в дорогу.Кое-кому тут не помешали бы триста киловольт для памяти.
Вдруг просыпается дядя лётчик. Он говорит что за окном мороз, погода дрянь,летайте нашей авиакомпанией, где можно заплатить и не поесть. Всем счастья,сядьте ровно, иначе будете у патологоанатома выглядеть как абстракционизм.
Только подумал, «ну и ладно, подавитесь» — прибегает взъерошенный стюард.Интересуется у переднего соседа, не заказывал ли он паннини. Потом у заднего. Аменя будто нет. Словно я пустое место, не способное понять итальянскуюкулинарию. Оба соседа струсили жрать чужое. Я тоже молчу. Вдруг он потребуетдоказательств, что тогда?
Ничего не вызнав, он тащит из кладовки стюардессу. Жёстко щиплет за зад.Дескать, вспоминай, чей пирожок. Мы с ней встретились глазами и я никогдабольше не осужу тех, кто на ходу выпрыгивает из самолётов.
Неотвратимый как топор, он приносит заказ. Тут в салоне гасят свет, аэропланпикирует в тучи. Пассажиры выпрямляются, начинают думать о хорошем. Я говорюспасибо, мне у вас всё так понравилось, но сейчас хочется пристегнуться,прочесть «отче наш», и никогда впредь не доверять мужчинам, переодетыми встюардессу. А он отвечает, — я разрешаю не пристёгиваться! Никто вас не осудит,не посмотрит косо, можете кушать в любой позе. У вас полно времени, приятногоаппетита.
Чтобы не выглядеть капризным, я разворачиваю целлофан и жру. В темноте. Один, схрустом и чавканьем. Все сидят с возвышенными лицами. И только мне разрешенопредстать на опознании однородной массой из сантехника, курицы и сыра. Впервыеменя раздражали такие качества еды как горячо и много.
Конечно, я успел. У нас в полку ефрейтор Заливанский глотал банку сгущёнки иотрыгивал пустой. Кое-чему я у него научился.
Прощались будто родные. Почти обнялись. Ничто так не сближает, как холестерин.
Ну и вот. В понедельник Даша сразу бросила и курить, и есть. У неё великийпост. Внешне она стюардесса. Характер тоже прекрасный, но без табака исливочного масла, боюсь, осатанеет. На всякий случай, я спрятал ножницы идобавил ей в капусту сливочного масла. В семье уже есть одна мегера и делитьэту приятную роль я ни с кем не собираюсь.
(Источник — http://pesen-net.livejournal.com , Слава Сэ).